Поцелуев мост (продолжение)
(в память о Г.Л. из минисборника «Повести Коломны»)
Лето разродилось сильным, но теплым и скоротечным дождем, оттого ли, что зной по-прежнему не желал поступиться ни пядью отвоеванной у типичной петербургской непогоды города. На просторы Коломны после недолгой передышки, которую принес свежий, прохладный ветер снова воцарилась духота, вязкая и гнетущая, прямо-таки болезнетворная. С удвоенной силой кинулась она на преждевременно уверовавших в чудесное избавление горожан, чтоб взять их значительно поредевшие ряды измором. В это время года сильнее, чем в любое другое ощущаются погребенные под тоннами асфальта и металла, кирпича и гранита давно забытые, местами иссушенные болота.
За одним из окон коммунальной квартиры, выходивших прямо на Мойку, углубившись в чтение потертого, старенького учебника, пока ее однокашники гуляли и развлекались, Леночка готовилась к экзаменам настолько основательно, точно от результатов их зависело, по меньшей мере, не только ее будущее, но и будущее всего многострадального человечества. Впрочем, от части так оно и было, ведь девушка мечтала быть врачом, а любой врач, если он настоящий, обречен принимать любые людские беды и переживать их, как свои собственные. В комнате было невыносимо жарко, пара одуревших от зноя мух то и дело лезли прямо в лицо, откинув назад свои длинные русые волосы, Леночка, не отрываясь, пробегала с одной строчки на другую своими ярко-зелеными в желтую крапинку глазами. Где-то снаружи галдела дворовая детвора, неужели снова прицепились к этому несчастному? Девушка перевернула книгу и резким движением подошла к распахнутому настежь окошку.
- А ну быстро пошли прочь, - внизу, у самой проезжей части, как-то неестественно съежившись, но продолжая глупо улыбаться, мелко подрагивая, стоял Павлуша, мальчишки, еще совсем школьники, с помощью пустых шариковых ручек плевали в бедолагу маленькими свернутыми бумажками. Его выкаченные наивные глаза то и дело моргали, потому как били шалопаи на удивление прицельно, каждый раз надрываясь со смеху, когда очень уж удачно посланный ими снаряд прилипал ко лбу и щекам слабоумного. – Бегом, я сказала!
Гнев и возмущение комом подкатили к горлу Леночки, и ее голос едва не сорвался, когда она, чудом не выпав из окна, бросилась защищать Павлушу.
- Еще хоть раз вас увижу, - девушка так и не окончила свою фразу, детвора к тому времени уже скрылась за поворотом, продолжая глупо гикать и передразнивать ее. Их жертва все так же жалостно дрожа стояла почти что на дороге. Мимо пролетел чей-то автомобиль и звук клаксона разорвал установившуюся тишину. По губам водителя Леночка прочитала ругательство.
- Поднимайся сюда, не бойся, они уже ушли, - помахала она рукой перепугавшемуся еще больше, но все так же улыбающемуся Павлуше; как же дико и страшно выглядела эта улыбка на фоне по-стариковски трясущихся рук и звериных, от ужаса еще больше вывалившихся из глазниц сухих непонимающих, будто бы стеклянных глаз. Юноша еще раз, вжав голову в плечи, искоса посмотрел на угол дома, за которым мгновение назад скрылись его маленькие тираны, и неуверенно, бочком, засеменил к парадной.
В Леночкиной комнате – вернее в той отрезанной плотной светонепроницаемой ширмой половине комнаты, которая считалась ее – царил беспорядок, книги, тетради, методические пособия, рисунки и схемы лежали везде, где только могли бы лежать, и даже на стене, закрыв
собою плакат с изображенным на нем портретом какого-то певца, был приклеен ватман с подробным рисунком человеческой кровеносной системы. Красные и синие нити, переплетаясь меж собою, складывались в фигуру рослого, красивого мужчины. Девушка спешно освободила заваленный от груды бумаг кривоногий табурет и усадила на него Павлушу.
- Вот же, дурачье, - гневно причитая, Леночка маленьким расшитым платочком отерла неказистую физиономию молодого человека, - их бы кто так позадирал. Она заботливо соскоблила последний, приклеившийся к скуле еще влажный кусочек бумаги, аккуратно, тыльной стороной ладони откинула его влажные, растрепавшиеся волосы, улыбнулась и, поддавшись какому-то нелепому порыву, еле слышно поцеловала замершего Павлушу в лоб.
Каждый новый знойный день казался последним, как будто жара вот-вот должна отступить, подписав капитуляцию. Но истощенный длительным противостоянием неприятель и не думал сдаваться, бросив в последний бой все свои силы, в надежде закрепиться в черте города на дольше, чем обычно. На окраины уже пришла легкая прохлада, тогда как центральная часть города все еще изнывала под гнетом на редкость горячего лета, уповая на скорейшее освобождение. Сентябрь с его шумом и суетой, до которого еще оставалось достаточно времени, уже замаячил на горизонте, подгоняя батогами не успевшую вдоволь насладиться сладостным, пьянящим ничегонеделанием молодежь. Ночные торжества становились громче, веселее и продолжительней, мрачная, серая тень неумолимо надвигающейся осени то и дело возникала в мыслях юношей девушек, нагоняя задумчивость и меланхолию.
Сомнений не оставалось – самое большее к утру должно было похолодать; тучи, небольшим сизым пятном расползались вдалеке и, должно быть, уже накрыли южные пригороды ливнем. По радио сообщали даже о граде, распугавшем незадачливых посетителей дворцово-парковых комплексов Царского села, потерпеть оставалось всего ничего. Ночью в доме на Мойке стояла гробовая тишина, даже в Леночкиной комнате, где в последнее время допоздна кипела работа, был выключен свет; Павлуша уже по привычке неслышно собрался и выскользнул наружу.
В воздухе потянуло еле уловимым, столь долгожданным запахом холодного дождя, хотя тяжелые остатки духоты клубились над разгоряченной мостовой, цепляясь липкими своими щупальцами за стены домов и больверки набережных. Ясное звездное небо стремительно темнело, укрываясь пологом надвигающейся грозы. Было довольно тихо, листья словно бы замерли в ожидании первого сильного порыва ветра, грозящего сорвать их с ветвей и закружить в диком вальсе, только река восторженно и шумно ворочалась, приготовившись разметать клочья пены и омыть пыльные опоры старых мостов. Несколько часов подряд Павлуша бродил, не встретив ни единой души, дышал полной грудью, навещая свои любимые места. Время текло стремительно, как будто и оно поддалось всеобщему возбуждению, воздух был наэлектризован, он бодрил и вместе с тем опьянял. Где-то неподалеку заиграла гитара, впереди замаячил Поцелуев мост.
- Какие люди?! – послышался мелодичный мужской голос, - Это тот самый Павлуша, не так ли?
У самой кромки темной воды на последней ступени сидел черноволосый молодой человек, окруженный, должно быть друзьями и поклонницами, пальцы его лениво перебирали струны в тихой, но колдовской импровизации. Мелодия стала тише, и компания обернулась к потешно идущему вдоль дома слабоумному; среди них была и Леночка. Парень, местный
заводила, взглядом попросил ее подозвать Павлушу, точно опасливую дворнягу, недоверчивую и осторожную. Отказать девушка не могла и нехотя помахала рукой бедолаге.
- А, правда, что ты мостов боишься? – с насмешкой и вызовом бросил ему черноволосый повеса и, не дожидаясь ответа, продолжил, – Что ж, может быть ты хочешь с нами, - он лукаво покосился на Леночку, - пойти погулять? Ночь-то какая!
Перекинув гитару за спину и нарочито нежно приобняв Павлушину соседку за плечи, он двинулся в сторону Казанского острова, вся его шумная свита, отпуская глупые замечания в адрес улыбающегося растерянного юноши, потянулась следом.
- Иди домой, - в глазах девушки стояли слезы, когда она обернулась и умоляющим взглядом впилась в Павлушу. Странное дело, когда компания оставила позади Матвеев мост и, приблизившись к Поцелуевому, стала теряться из виду, все больше погружаясь в густые сумерки, слабоумный, пожалуй, впервые в жизни неумело, кособоко, слегка прихрамывая, припустил за ней вдогонку, едва ли не в два шага перемахнув на «ту сторону» Крюкова канала. Нагнал он ее уже у моста, перекинувшегося через Мойку.
- Ого! Ты погляди! Любовь-то и лечит, и калечит, да, Павлуша? – нестройный нервный смешок прокатился по рядам товарищей гитариста в ответ на неуместную и глупую банальность, преподнесенную, как нечто сверх меры остроумное. От хмельного веселья вдруг не осталось и следа, никто не верил, что это пучеглазое посмешище осмелится увязаться.
- Как там говорят, - продолжал молодой гуляка, теряя терпение, его порядком раздосадовало появление Павлуши, которому, конечно, было не место среди них, разве что только в роли эдакого шута, - никогда не останавливайся на достигнутом, да? – Он взглядом обвел своих однокашников и, подмигнув слабоумному, издевательски усмехнулся.
- Я отведу его домой и вернусь, - сделала шаг в сторону Павлуши Леночка, когда черноволосый парень схватил ее за плечо, - Да ладно тебе, сам дойдет, правда, оболтус? – Он, помахав на прощание рукой своим дружкам, резко потянул девушку за собой на Поцелуев мост.
Она не сопротивлялась, не кричала, но буквально в тот же миг Павлуша, резко бросившись к паре с как всегда выпученными в моменты страха глазами, вырвал Леночку из рук обидчика и изо всех сил оттолкнул от себя опешившего гитариста. Все произошло настолько стремительно, что никто из свидетелей этой сцены не успел ничего предпринять. Да и много позже они всегда терялись при упоминании этой жуткой истории. Кто бы мог подумать, что в тщедушном, малахольном Павлуше было столько дикой, необузданной, свирепой, почти первобытной силы? Пролетев поперек проезжей части всю ширину моста, Костя, а именно так звали молодого человека Леночки, с мягким, приглушенным, едва различимым, но безумно омерзительным хрустом ударился затылком о кованое ограждение Поцелуева моста. Кровь, густая, почти черная, в которой желтыми искрами играли отражения выстроившихся вдоль набережной фонарей, медленно стекала по массивной металлической арке и крупными, пурпурными слезами капала на грудь разбушевавшейся Мойки.
А что Павлуша? Будто нашаливший ребенок он прятался дома, свернувшись калачиком у койки старухи-матери. На рассвете его уже спящего увезли в карете на Матисов остров, где за широкими зарешеченными окнами ему было суждено прожить остаток свей жизни, не боясь больше очутиться на «той стороне» реки.
Йонатан