Printed fromChabadmspb.ru
ב"ה

Спать спокойно или про арбузы 1

Пятница, 26. Ноябрь, 2021 - 5:59

 

СПАТЬ СПОКОЙНО ИЛИ ПРО АРБУЗЫ 1

Моисею Винокуру, мудрому шофёру

Мы-то тёртые, то времена дебютировали. У нас мишпуха дворовая вся бывалая. Как в варёнки цеховиковые после армии страны забвенной прикинулись, так разделашились, кто чем промышлял, но пока мишпух доморощенных не позаводили, во дворе после слепящего кучкуемся. Куда та мысль вломилась первой и не вспомнить, а только в семитскую голову точно. У нас их, мягко говоря, было. С войны, после эвакуации, пооставались. Кто разбавился местными, кто между собой сошёлся, а только порядки свои житейские, те, что запомнили, блюли… Слиха, слово неприятное, рвотное, получше будет – хранили. Да я ж и сам этим грешен, или избран, то кому как… За дастарханчиком жиденьким, под топольком дряхленьким, что с фонарём, мошками вожделенным, напрягли как-то своё крайнее преднощное расслабление эврикой из семитской головушки: а не склеить ли гешефт кагалом дворовым, да такой, чтоб вдуть пожиже с выхлопом погуще. Чифирок с папироской магнитят идейки не хуже КБ Туполева в урочный часик штурма мозгового, и вот она родненькая: фуру с бахчи прогнать в городок имени вождя мирового пролетариата, так сказать «Крутящиеся всех стран, соединяйтесь!», прогнать прям как скорый «Ташкент-Ленинград» в четыре руки, по лёгкому, без остановок, удар-бабло… Эврика была подхвачена и одобрена еврействующим большинством ещё и за то, что дух великий в ней обретался, оно ведь как по понятиям: арбуз – голова, а в узких кругах – миллиард, а это не лимон презренный, не тогда, конечно, в постзастойные, а четвертак погодя, точняк, презренный. Тут ещё и другой ракурс имеется, не этот дешманский, а тонкопроникновенный, иудействующий. Землерои чего говорят-то по истории? Из Египта, говорят, Древнего арбуз прикатился, ну или приплыл по Нилу ихнему, не тонет ведь, но не в том смысле, конечно. Так а что за Египет то был? Маком для гешефтов Йосифовых и семейства его благословенного, он и фараона учил экономике получше Чубайса, маме его здоровья, а папа Яаков с сынками в Гошене тем временем сеяли-пасли примером аборигенам, любимцам Дарвина. Мы им и пирамид потом понастроили для удобства упаковки Чубайсов и Дарвинов, а они при всём этом богатстве опыта, после скачка нашего, умудрились всё же исчезнуть, да будет благословенно Имя исчезнувшего их. А что осталось после них? Арбузы-головы-миллиарды остались. Так кто ж имеет больше права сейчас наварчики снимать с анахронизмов этих? Вот вам база бетонная под гешефт этот, под прогон фуры заряженной с бахчи старого Мехриддина в таком же, как он, старом лёгком чапане, который, нежно похлопывая и поглаживая голову, палач, влюблённый в своё дело, начинал медленно вести колюще-режущее, изображая течение речки Нил с разбегавшимися растрескивающимися притоками. Дальше я вам, читающие, не скажу, а то слюной, как Нил разливом, захлебнетесь. Только набрали мы сообща и весело по сходной, мизерной для того северного, говорили , что культурного города, цене, лучших Мехриддиновых арбузов в фуру бати Толстого по самое некуда, и в тот же вечерок пура метнули на фарт, по Эстеро-Мордехаевски. Выпало в путь-дорожку мне да Толстому. В момент, мы ж не троллейбусы, не привязанные, чтоб груз не чах, с дольщиками дворовыми обнялись и рванули, косяки не обагрив, резче, чем наши от фараона.

Шпилим по гладкому, штиль на трассе, легонько волнуясь, дорога баюкает.

- Причаль, Толстый, - цежу устало, - Отольем, разомнемся.

Он послушался. До армии шебутной был, на все возражал, а как контузило, так подобрел, все больше ест и улыбается, а мы ему:

-Ты ж кабан небегущий, кабы не бомбануло, ты б маслин собрал при первом кипише.

Вышли в тишину темную , он с одной стороны, я с другой, безопасность не забывая. Я поднял голову и пролилось из-под звездного уютного купола тепло так же сладко, как текла из меня минерализованная производная зеленого чая из огромного коцаного термоса Толстого.

- Слышь, - взволнованно окликнул напарник, - А если зависнут, что будем делать?

- Ты чё, братан, отборные башки же, одна проба и культурное население топтать будет себе подобных, вожделея. Все, отчаливаем, давай до Кзылорды порулю.

Друг привычно растекся на пассажирском, испуская после бутеров с докторской тоненький пахучий свист. Видать, совесть спала вместе с хозяином.

- Слышь, клапан держи, мы ж не говновоз, - по-доброму так сказал другу, но он так сладко спал, что я набросил плед ему на ноги и приоткрыл окно.

И меня за рулем, и напарника разбудили за Байконуром последствия метеоритного дождя. Кратеры, по которым, снизив скорость, пробирался КАМАЗ, не назывались дорогой. Я икал, Толстый потряхивал животом, оба в унисон молча моргали.

- Ну скажи, скажи, - прочтя недовольство во взгляде друга, первым заговорил я. - Недосказанность, как недокаканность, гнетет выходное отверстие.

- Я их маму… - отозвался Толстый, - Ты понежнее веди. Сзади ж дети малые, беззащитные.

- Как?! – возмутился старающийся я.

- Как, как? Как баб с белого, после смены раком.

- Так смачно изрек! Может станем заточим одного?

- Та не надо, груз ответственный, пацаны ждут.

Я тяжело выдохнул:

- С Аральска ты садись, моя очередь пердеть.

Чтоб вас, читающие, не утомить и чтоб не показалась прогулочкой в развалочку наша экспедиция, спешу сообщить наскоряк, что, кроме тех двух тачил, что из кюветов мы повытаскивали, да бабы, рожавшей из Пазика заглохшего, ради которой крюка в сотку дали, и при этом мы еще не чахлые, ни одной плечевой кабину не опаскудили, так в общем ничего и не приключилось. И все это, бережно сохраняя отборную ягоду, транзитом из Египта в Ленинград, от фараона до вождя.

Уже под Тольятти, когда еще слепившее заваливалось направо за горы имени пива, нарисовалась под нами Тойота и, истерично сигналя и моргая, потребовала остановиться.

- Толстый, не тормози, жми, это сектанты-христиане, это не к добру, - я ерзал, очко заиграло Кампанеллу Паганини.

- Почему сектанты, почему христиане? - контуженно-спокойно отозвалось из-за руля.

- Да был у меня один знакомый, верующий. Ушел в такую секту, а там от благостного наставника услыхал дребедень Нагорную.

- И что? - так же спокойно Толстый.

- Что-что? Там слова такие есть : «…Не сея, пожинали…»

- И что?

- Что? Ушел кадр этот в рэкетиры, научился, что называется.

- Ясно, - вяло, расслабленно изрек мой друг и дал по тормозам перед Тойотой. - Бери монтажку, у меня разводной, побазарим.

Деваться некуда, вывалились в не улёгшуюся пыль обочины, из Тойоты четверо комиссаров в кожанках, трико, кроссовках.

Мы стоим, железо не скрываем, они из-под куртки АКУ засветили.

- Земля наша, по ней за мзду малую проезжают. Если кто не в курсе, так ликбез у нас завсегда с собой.

- Слыхал я, - Толстый-красава отвечает спокойно так, а я ж с него пример, мне деваться некуда, - Его Земля эта, под Ним и ходим. – и он кверху глазами спокойными вспорхнул.

- Везете-то чего? По номерам, так арбузы что ли?

- Их и везем,- говорю, подражая другу, - И долг по ним перед братвой имеем.

- Что же она не рядом, не хранит покой ваш?

- Так кабина маленькая, - это я пальнул.

- Он что, дерзит? – одна куртка, взволновавшись.

- ААААА, - рёв из Тойоты, вывалившаяся куртка помчалась на нас. Толстый обхватил ее, как медведь бочонок того самого. Прошла минута, они отстранились.

- Братан, ты?! – куртка прослезилась.

- Я, я, - мой друг был невозмутим, - Вот, знакомься, годик вместе пайку хавали.

- Ох, братан, нелегкий хлеб выбрал дальнобоить, - сочувственно произнесла куртка.

- А у тебя что, легче? Спишь-то спокойно? – ласково прошелестел Толстый.

- Ай, братан, в десятку, прям как в духа, наповал. Когда помудрел-то так? – закачала головой куртка.

- А вон, как с евреями поселился рядом, так и то, что ты сказал, наверное.

- Может вы с нами, оттянемся, тёлки, баня?- махнула в сторону гор имени пива куртка.

- Не, дружище, у нас общественная нагрузка, груз ценный, пацаны двором скинулись, а мы везем.

- Счастливо тебе, я цинкану, до Рязани всё наше, вас никто не тронет.

Обнялись, обменялись бумажками чирканными.

- Толстый, о чем ща думаешь? – через часик сонно спросил я из-за руля.

- О женщине, которая родит мне детей, а ты? – устало отозвалось из темного угла кабины.

- А я так о пилотках разных, громоздятся в голове, мочи нет.

- Что, не нанырялся еще?

- Та не, всегда об этом думаю, привычка что ли.

А чего ты хочешь по жизни больше всего? - мне ж уже интересна серьезность друга закадычного.

- Хочу… Да вон детишек, таких же здоровеньких, крепких, как арбузы наши.

- Все будет, Толстый, все у нас с тобой будет.

Город вождя встречал нас сросшимися на горизонте небом и асфальтом. По наколке бывалых тиснулись на базу Софийскую, а там километра на полтора один в один похожих построились. Мы смирненько в конец очереди, жалом поводили, посчитали времечко, легонько ужаснулись, закурили.

Вдоль шеренги фур ползла тонированная Тойота, мы курили, она притормозила. Толстый ноль на массу, у меня Паганини потянулся за инструментом. Бодро распахнулась дверь иномарки, выпорхнул пацанчик с жиденькой рыжей бороденкой.

- Доброго вам вечера, - лукаво картавя, пропел он.

- Та и вам также ж, - отозвался я нервно. Толстый спокоен, как предводитель бронетанковых войск.

- Ата егуди? Медабер иврит?- это он продолжает.

- Та не, ташкентские мы, кое-что помним, но так, чтоб медаберить – нет.

- С вами приятно вести диалог, - продолжал рыжий, - Вы привезли арбузы, вижу. Хорошие?

- Не то слово. Любой попробовать и сразу уважуха, не нам, а Мехриддину старому, его фирменные они. Интересуешься? - я оживился.

- Верю и интересуюсь. Ценой. Сколько стоит всё? – он приветливо улыбнулся.

- Рэга, уважаемый, - ковырнул я несомненно знакомое рыжему словечко из лексикона Раи Косой, проживавшей в нашем дворе.

Мы с Толстым отошли за кабину, еще раз глянули вдоль очереди и назначили слегка завышенную цену.

- Если позволите, я заплачу вам на пару сотен больше, только попрошу разгрузиться вон там, за мостом. - он махнул вдаль и посмотрел вопросительно.

Ну вот, началось, не даром, что Тойота, - подумал я .

- Да, совсем забыл, - понимающе добавил еврейский хлопчик, - Все деньги заплачу вперед и прямо сейчас, если вы согласны.

- Почему мы? – задумчиво произнес Толстый, я взглядом ему аплодировал.

- Я же уже сказал, потому что ата егуди, - кивнул он в мою сторону, а я понимающе кивнул смущенному другу. Деньги взял Толстый. Пока я рулил к разгрузке, он распихивал их во все места, куда не залетали птицы. Тойота подвела нас к старенькой фуре Вольво, в которую из Зилка четверо, похожих на рыжего, семитов укладывали деловые чурки металла. Бережно и быстро они выстелили дно, Зилок отвалил, мы удобно прижались для разгрузки, вышли из кабины и остолбенели. Взлелеянные, бережно сохраненные, уникальные ягодки старого Мехриддина летели в кузов, раскалываясь и испуская волшебный запах скошенной травы. Сладко чавкая, они умирали, не произнеся ни звука больше, укрывая своими телами…

-Что это? - вышел из оцепенения Толстый.

- По-видимому редкоземелка, - сокрушенно сожалея, прохрипел я.

Мы закурили дрожащими руками, всасывая целебный успокаивающий дым, и отвернулись.

Потом оба, как по команде, закрыли уши, не в силах терпеть смертельно чавкающие звуки за спиной. Всё было кончено через час. Мы вышли из оцепенения, уже восхищенно разглядывая дружную еврейскую команду.

- Спасибо вам и извините, так надо, - на прощанье протянул руку рыженький.

Поразившись безобидной величественности произошедшего, с трудом фантазируя на тему продолжения гешефта уже без нас, как можно тверже за нас двоих я отчеканил:

- Рады сотрудничать, может мы и дальше как-то…

- Не, ребята, - оборвал еврейчик, - Зачем оно вам, вы хотя бы спите спокойно, - пожал руки и исчез за тонировкой Тойоты.

- Молодец против овец, а против молодца и сам овца, - задумчиво произнес Толстый, - Так мама говорит, выпить бы.

- Ты пей, а я порулю. Нам здесь больше нечего делать.

- Мы двинули тут же обратно. Он не пил. Он просто умер по дороге. Лепилы сказали: «Сердце».

Моше

Комментарии: Спать спокойно или про арбузы 1
Нет добавленных комментариев